Записки литературного негра - Страница 9

Нет, личность не безмолвствует. Во-первых, она всё равно сказывается - и в подборе слов, и в длине предложений, и в медицинских сведениях, которые я неизменно нахожу куда приткнуть… Во-вторых, отпущенная на самотёк личность любуется со стороны, чего я там вытворяю. Смотрите, как я органично употребляю служебный милицейский жаргон! Смотрите, как я здорово описываю эротическую сцену от мужского лица - включая ощущения со стороны органов, которых у меня никогда не было… Эх-х, жаль, никто из читателей этого не оценит. Чтобы оценить, надо знать о различиях между мной и Писателем. А если различие чувствуется, порождая диссонанс, значит, не так уж безупречно я притворяюсь… Короче, главный комплимент Максим Максимычу Исаеву - чтобы его продолжали считать штандартенфюрером Штирлицем.

Быть Штирлицем удобно. Ты лишаешься собственного имени и биографии, но взамен приобретаешь возможность попробовать много такого, чего лишён был Исаев. Глушить шнапс в кабачках и бить морды бюргерам. Носить красивую чёрную форму. Пользоваться преимуществами арийского происхождения. Получать сентиментальные открыточки на Рождество… Кое-что из списка на фиг сдалось, зато остальное может принести совершенно особенные чувства. И главное из этих чувств - свобода. Странная, соблазнительная свобода не быть собой.

Это ведь только в идеале писать от себя - своё - легко и приятно… "Здравствуй, брат, писать очень трудно", - приветствовали друг друга члены объединения "Серапионовы братья". Взаимоотношения художника с тем, что он нащупывает, ищет, буквально видит, но не может воплотить, мучительны, как пульпит, настигший в местности, где не водятся стоматологи. Заказной роман на время избавляет писателя от этой борьбы. В работе литнегра немало трудностей, но вот эта - главная - отсутствует.

И, знаете, это действует освежающе…

Переставая изводить себя из-за неточного слова или неудачного построения фразы, писатель входит в первоначальное состояние детской игры - а что такое литература, как не игра? Притворимся, что эта песочница - космический корабль, а в кустах засел инопланетянин. Притворимся, что я - на самом деле не я, а Хрюндин… От лица Хрюндина я могу написать то, чего не могу себе позволить написать от собственного лица. От лица Хрюндина я имею право писать хуже, чем от собственного лица. И, парадоксально, от разрешения себе писать хуже иногда выходит "лучше". Отрешаясь от круглосуточной заботы о слове, лихорадочно следуя за сюжетом, писатель срывается с тормозов - и начинает выписывать по автостраде такие лихие виражи, что иногда, перечитывая, сам себе поражается: а ведь, тудыть-растудыть, отлично вышло!

Однако "отлично - именно для заказного романа.

Здесь заключён камень преткновения, о который я не устаю спотыкаться. Да, у меня есть отменно написанные заказные вещи - и написанные "от себя" произведения, перечитывая которые, я просто плююсь. Но в заказном романе всегда присутствует что-то, сводящее его достоинства на нет. Какая-то ограниченность милицейской мысли. Какая-то крикливость и убогость уголовной темы. Короче, как ни упаковывай в блестящий фантик коричневую субстанцию, запах выдаст, что внутри - не шоколадка.

Читатель проекта, вероятно, не замечает этого запаха. Зато его обоняю я. Обоняю своей спрятавшейся, но не исчезнувшей личностью. Которую я не могу передоверить ни Хрюндину, ни Штирлицу. Ни главному редактору. Ни писателю. Вообще никому. Которая сидит и по-гоголевски мечтает: вот бы приставить к носу Василия Прокофьевича губы Серапиона Амадеевича, а к собственному серьёзному содержанию - отвязную лихость заказных романов…

Видимо, пока не вышло. Иначе Вы не читали бы эти записки.

Oпубликовано: 10.08.07

8. ИНТЕРМЕДИЯ. ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ

Ответы на вопросы к предыдущему эссе.

"У-у-у, литературный негр!" - такова была тональность первых комментариев, полученных мною. Шок от соприкосновения со столь ничтожным, мерзким и презренным объектом был, по-видимому, столь велик, что читатели, не заглянув в эссе, бросились писать недоумённые отзывы. В противном случае, ответы на свои вопросы они легко нашли бы в тексте. Но если всё-таки что-то осталось непонятным - рискуя показаться навязчивой тем, кто нашёл ответы самостоятельно, осмелюсь повторить и конкретизировать отдельные моменты.

"Неужели нельзя было найти другую работу?"

Первая часть эссе как раз была посвящена моей неудаче в поиске работы, которая одновременно приносила бы деньги и не была противна… точнее, даже в обратном порядке: не была бы противна и приносила бы деньги. Все работы, которые я к тому времени перепробовала, не отвечали либо тому, либо другому критерию.

Медицина? Я любила медицину. Иначе я никогда не пошла бы в медицину: за всю жизнь я никогда не тратила себя на то, на что не хотела тратить - зато уж когда хотела, тогда работала с полной самоотдачей. Но литературу всегда любила больше. Планируя лет в 16-17 свой дальнейший путь, рассчитывала: медицина будет источником прочного дохода, литература - увлечением… Когда на четвёртом году преподавательской работы обнаружилось, что месячная зарплата ассистента кафедры равна гонорару за одну статью для "Знака судьбы", стало ясно, что схема нуждается в пересмотре. Могла бы я повысить свои кафедральные заработки? Да, могла - взяв полторы ставки, полную лечебную нагрузку, биопсии и т.д., и т.п.; но тогда не осталось бы времени писать. Тем временем из двух моих привязанностей литература постепенно брала верх. И когда я, пребывая в сфере очередного романа, трансово водя шариковой ручкой по бумаге, вдруг спохватилась, что опоздала на занятие, и пришлось спешно звонить завучу Ларисе Еремеевне, чтоб меня заменили - это был сигнал. Двум господам нельзя служить. Если в семнадцать я думала, что меня хватит на всё, то в тридцать с лишним поняла: надо заниматься не тем, чем можешь, а только тем, чем не заниматься не можешь.